Не о боях. Рассказ фронтовика

Сегодня, 22 июня исполнятся 70 лет с начала Великой Отечественной войны. Хочу рассказать историю фронтовика, только касается она не боевых действий – события происходили в Кировской области, еще до отправки на фронт героя… В декабре 1995 г. я познакомился в поезде с ветераном этой войны, который к тому же оказался моим дальним родственником. К сожалению, имени ветерана я не узнал, потому что он себя называл просто – Петрович. Войну Петрович начал в 1944 г. и дошел до Берлина. Но мне почему-то больше запомнились не его истории конкретно о войне, хотя он их рассказывал, а о курсах допризывников, на которые Петрович попал в марте 1943 г. вместе с моим родным дядей Семеном. Курсы эти проводились на месте нынешнего Афанасьевского района, недалеко от д. Лупья. Вот этот рассказ, записанный мной в декабре 1995 г.: «Гоняли нас там полмесяца – обучали военному делу. Кормили… «плохо» – это мягко сказано. Давали в день 400 г черного, непропеченого, как кусок глины хлеба и воду. В общем, за 15 дней заморили нас совсем. Прошли эти каторжные дни, а военкомовское начальство заявляет: «Вас здесь кормили полмесяца, теперь будете полмесяца отрабатывать в леспромхозе бесплатно,» – и отдали нас дирекции ЛПХ. Их директор сказал нам: «Сходите в столовую, а потом получите лопаты и пойдете разгребать узкоколейку от снега.» В столовой нам налили баланду, в которой плавали три крупинки и не было ни одной картошинки. Хлеба не дали совсем. Выпили мы эту баланду, получили лопаты и пошли на узкоколейку. Пришли, а сил работать нет совсем. Решили развести костер. Дров сухих нет… Кто-то говорит: «А на хер нам все это надо?! Айда по домам!» Лопаты сожгли, я и еще какой-то парень держались на ногах покрепче других, нас и послали в барак за вещами. Принесли мы вещи и тронулись в неблизкий путь до Бисерово. Однако леспромхозовское начальство откуда-то узнало о наших планах. Прискакало несколько человек на лошадях, куда, говорят, это вы собрались, а кто работать будет? Послали мы их подальше, говорим, что скоро от голода подохнем, кормить-то нас не баландой надо, чтобы работали! Попытались было нас ловить. Да, где там! Нас человек 40-50, мы по насту в лес разбежались, а те на лошадях ехать по насту не могут. Так мы все и ушли. Дошли до Березовских починков (так несколько хуторов называется). Последняя деревня под названием Часовня стояла, там дорога через Каму по льду, а дальше – тайгой километров 20-30. Около Камы часовой стоит с винтовкой и говорит: «А ну, возвращайтесь, откуда идете! Не то стрелять буду – у меня приказ!» – видать доложили ему уже о нашем побеге. Переходить Каму в другом месте мы не рискнули – вдруг полыньи? Но обратно тоже не пошли, разбрелись по близлежащим домам. Дождались ночи. Ночью выезжали подводы с овсом и сеном в Бисерово и другие райцентры, например, в Кирс, вот на них все беглецы и уехали. Мы же с напарником заспались и на подводу опоздали. Решили идти пешком. Вышли к Каме. Часового нет. Может, и днем там мужик с палкой стоял, но мы-то шибко запуганы были. Военком у нас лютый был по фамилии Могильный. С фронта он комиссован по ранению был. Со злости мог призывника прикладом забить до полусмерти на глазах у родных. Сам он хорошо жил в своем учреждении. Возьмут винтовки, пойдут в лес, завалят лося, глухарей постреляют – не бедствовал, в общем. Мы же в деревнях месяцами ржаного хлеба не видели, да и картошку у нас большей частью позабирали… Короче, дорога идет по реке с километр, наверное, по льду, а наверху, на берегу, сельсовет. Посоветовались с напарником: что делать? Решили по реке бежать, авось никто не увидит. Припустили мы, что есть сил и ледяную дорогу преодолели быстро! Только сошли со льда и упали от усталости. Голодные же… Отдышались, вроде, погони нет. С деревни, кстати, мы где-то около полуночи вышли. Теперь предстояло пройти тайгу. Эта пятнадцатидневная каторга нас так замучила, что даже волки нам были не страшны. Двинулись по узенькой дорожке (след от саней, как желобок), деревья огромные – неба не видно. Километров через пять вышли на кладбище. До сих пор не пойму, как здесь хоронили? Понятно зимой – по льду покойника везли, а летом – в брод, через Каму. Но ведь люд и весной, и осенью помирал… Миновали и кладбище, покойники нас тоже страшили меньше, чем военком с загробной фамилией. Через какое-то время вышли к мельнице на речке Сюзьма. Бывал я как-то маленьким здесь. Рядом избушка стоит, а в ней свет еле-еле видно. Поглядели в окошко – не видно никого. В мельницу дверь палкой приперта. Отворили, зашли, там горох мелется. А мы, не евши сколько? Стали мы эту муку гороховую есть. Да разве много съешь? Хотя бы водой запивать, а так горло сразу забилось. Стали в карманы засовывать. Вдруг, дверь скрипнет… вваливается в мельницу мужик огромный, как медведь, с бородой до пояса. Да как гаркнет: «Ах, вы воры! Заключенные, небось, сбежавшие?!» Взял нас за шиворот да как треснет лбами, аж искры из глаз посыпались. Потом выбросил на улицу и говорит: «А, ну, бегом отсюда, а то убью!» Мы и рады, что живы остались. Двинулись дальше. Силы окончательно стали нас покидать. Пройдем 50 шагов, а потом лежим в санной колее, потихоньку муку гороховую жуем, да только мускулы наши от нее не крепчают. Вижу, что мой напарник совсем ослаб. Говорит: «Наверное, помирать здесь буду. Ты иди, а меня может сани какие подберут. Ты ведь меня не понесешь – сам еле на ногах стоишь…» Так, медленно-медленно, и оставил я своего товарища далеко позади. Его судьба мне не известна. Да и кто он был, я не помню. В День Победы спрашивал у Семена, не с ним ли мы тогда шли? Говорит, что может и он был, да разве упомнишь, 52 года минуло… Иду я, а сам помню, что где-то в стороне д. Шаньгины есть. У меня там родственница по линии бабушки жила, их сын стоял у нас на квартире, когда учился в Бисерово в школе (у Шаньгиных только 4-летка была). Повернул я, да видно рано и попал не к Шаньгиным, а к Минькиным. Зашел в первый же дом. Выходит бабка. «Бабушка, – говорю, – дай мне поесть чего-нибудь». «А ты кто такой будешь?» Я отвечаю: «Нищий я, хожу, побираюсь…» – про то, оттуда сбежал, молчу. «Нищие-то в лохмотьях ходят, а ты, вон, в полушубке…» Я и правда был хотя и в рваной, но в дубленке. «Есть у нас у самих нечего, вот только картошка, да соли нет… Может, есть у тебя соль-то?» У меня как раз была соль в мешочке грамм 200-300. Всю и отдал бабке. Дала она мне две ячменные лепешки, съел я их в несколько секунд. Расспросил, где д. Шаньгины, не сказал, правда, что у меня там родные. Она мне объяснила, и я пошел. Пришел я к своей двоюродной бабке. Она меня расспрашивать. Ей я всю правду рассказал. Говорит: Ты совсем отощал, так что много сразу не ешь, а то живот скрутит…» Жили они богато, так я за сутки все силы восстановил. На следующий день я за 10 часов до дома дошел… Было мне тогда 16,5 лет. Через год я в семнадцать лет принимал участие в летнем наступлении Советской армии. Войну закончил в мае 1945 г.».

...

  • 0

Популярное

Последние новости